Так сказал Фил, и я не сомневался в его словах.

Я вернулся за обеденный стол у Микара Коронеса и оставался рядом с Миштиго, пока он не был готов к отправлению. Я проводил его обратно к Якову Коронесу и понаблюдал за тем, как он заканчивает свои сборы. За все это время мы обменялись едва ли десятком слов.

Его вещи мы перенесли на площадку перед домом, где должен был приземлиться скиммер. Прежде чем остальные (включая Хасана) подошли сказать ему «до свидания», он обернулся ко мне и спросил:

– Скажите, Конрад, зачем вы разбираете пирамиду?

– Чтобы подложить свинью Веге, — ответил я. — Чтобы дать вам понять, что если вы хотите заполучить это место и вам удастся отобрать его у нас, то оно достанется вам в еще более ужасном состоянии, чем было после Трех Дней. Смотреть тут будет не на что. Мы спалим остатки нашей истории. Вам, ребятки, не достанется ни клочка.

Тонкий, жалобный вой, вызванный выходящим из глубины легких воздухом, по нашим меркам означал, что веганец тяжело вздохнул.

– Ну что ж, похвальное намерение, — сказал он, — но мне так хотелось увидеть пирамиду. Как вы считаете, вам удастся снова сложить ее? Может быть, даже вскоре?

– С чего это вы взяли?

– Я заметил, что ваши люди помечали многие куски.

Я пожал плечами.

Миштиго продолжил:

– Тогда у меня к вам всего один серьезный вопрос — насчет вашей страсти к разрушению…

– Что за вопрос?

– Это и вправду искусство?

– Идите к черту.

Тут подошли остальные. Глядя на Диану, я отрицательно покачал головой. Потом ухватил Хасана за запястье и отобрал крохотную иглу, которую он приладил к ладони, а после этого позволил ему обменяться с веганцем коротким рукопожатием.

С темнеющего неба к нам спикировал скиммер. Я проследил за тем, как Миштиго поднялся на борт, сам погрузил его багаж, сам закрыл за ним люк.

Скиммер взлетел без всяких неожиданностей и за считанные секунды исчез из виду.

Конец бесполезной поездки.

Я вернулся в дом и переоделся.

Настало время хоронить друга.

Глава 13

Высоко вознесшийся в ночи погребальный костер нес на себе останки моего друга-поэта. Я зажег факел и потушил электрический фонарь. Хасан стоял возле меня. Он помог перенести тело на повозку и сам правил. Я сложил костер на поросшем кипарисами холме над Волосом, возле развалин той церкви, о которой уже упоминал раньше. Воды залива были тихи.

В безоблачном небе ярко горели звезды.

Дос Сантос, не одобрявший кремацию, решил не присутствовать, отговорившись тем, что его беспокоят раны. Диана вызвалась остаться с ним в Макринице. Со времени нашего последнего разговора она не сказала мне ни слова.

Эллен и Джордж сидели на повозке под большим кипарисом и держались за руки. Других присутствующих не было. Филу бы не понравилось, если бы моя родня пела над ним свои поминальные песни. Он как-то сказал, что хотел бы чего-то большого, яркого, быстрого и без музыки.

Я поднес факел к краю костра. Язычок огня осторожно лизнул дерево.

Хасан запалил еще один факел, воткнул его в землю, а сам отступил назад и только наблюдал.

Пламя прогрызало себе дорогу наверх, а я тем временем произносил слова старых молитв и возливал на землю вино. Потом подбросил в огонь ароматических трав и тоже отступил от костра.

– …Кто бы ты ни был, смерть забрала и тебя, — обратился я к нему. — Ты ушел туда, где по берегам Ахерона распускаются влажные цветы, где мечутся тени — обитатели Ада. Если бы тебе пришлось умереть молодым, ты был бы оплакан как великий талант, не успевший достичь расцвета. Но ты жил долго, и о тебе этого не скажешь. Одни выбирают жизнь под стенами своей Трои — короткую и богоподобную, другие — длинную и не столь богатую тревогами. Кто скажет, какая жизнь лучше? Боги сдержали свое обещание наградить Ахиллеса бессмертной славой, вдохновив поэта воспеть его в бессмертном гимне. Но Ахиллес мертв, как и ты — принесла ли ему счастье бессмертная слава? Не мне судить об этом, мой старый друг. Пусть ты и не столь великий поэт, но я помню и твои строки, написанные о могущественнейшем из аргивян, о времени обильных смертей:

Покойся с миром, Филип Грабер. Пусть Феб и Дионис — те, что любят и убивают своих поэтов — порекомендуют тебя своему темному собрату Аиду. И пусть Персефона, царица ночи, взглянет на тебя благосклонно и даст тебе в Элизиуме достойное место. Прощай.

Огонь уже почти достиг вершины.

Тут я заметил Язона, стоящего возле повозки, и сидящего у его ног Бортана. Я отступил дальше назад. Бортан подошел и сел справа от меня, лизнув мне руку.

– О великий охотник, мы потеряли одного из нас, — сказал я.

Бортан склонил огромную голову.

Языки пламени добрались до верха костра и стали жадно вгрызаться в воздух, полный сладких ароматов и треска.

Язон подошел ко мне.

– Отец, — сказал он, — Бортан привел меня к горящим камням, но ты уже ускользнул оттуда.

– Не-друг-никому освободил нас. А прежде этот человек, Хасан, убил Мертвеца. Так что пока твои сны сбываются лишь отчасти.

– Он и есть желтоглазый воин из моих видений, — сказал Язон.

– Я знаю, но и это уже в прошлом.

– А что насчет Черного Вепря?

– Даже сопения его не слышал.

– Прекрасно.

Мы долго наблюдали за тем, как пламя постепенно отступало вглубь костра. Время от времени Бортан навострял уши и раздувал ноздри. Джордж и Эллен не двигались. Лицо Хасана ничего не выражало, он отсутствующим взглядом смотрел в костер.

– Что ты теперь намерен делать? — спросил я.

– На какое-то время снова вернусь к горе Синджар, — ответил он.

– А потом?

Он пожал плечами.

– Как предначертано.

И тут до нас долетел устрашающий звук, похожий на стоны гигантского идиота и сопровождающийся треском ломаемых деревьев.

Бортан вскочил и завыл. Ослики, запряженные в повозку, в тревоге переступали с ноги на ногу. Один из них издал короткий резкий крик.

Язон выхватил из груды дров заостренный сук и застыл в ожидании.

Вот тут-то он и вывалился на поляну прямо перед нами. Огромный, безобразный, отвечающий всем своим именам.

Пожиратель людей…

Сотрясатель земли…

Могучий и Отвратительный…

Фессалийский Черный Вепрь.

Ну наконец кто-то сможет описать, каков он на самом деле. Если, конечно, кому-нибудь удастся спастись.

По-видимому, его привлек запах горящей плоти.

Он оказался и впрямь велик. Уж никак не меньше слона.

Какой там был четвертый подвиг Геракла?

Ах да, дикий кабан из Аркадии.

Мне вдруг захотелось, чтобы Геракл и теперь оказался неподалеку, готовый помочь.

Здоровенная свинья… Острый, как бритва, загривок… Клыки длиной с руку человека…

Маленькие свиные глазки — черные, дико вращающиеся в свете костра…

Он сшибает деревья на своем пути…

Однако и это чудовище вздрогнуло, когда Хасан выдернул из костра горящую ветку и быстрым движением ткнул ему в пасть.

Оно еще и уклонилось в сторону — это дало мне время схватить палку Язона.

Я бросился вперед и воткнул ее в левый глаз вепря.

Тот снова покачнулся и заверещал пронзительно, как давший течь паровой котел.

…И тут Бортан повис на нем, уцепившись зубами за плечо.

Удар Хасана только поцарапал вепрю глотку. Он вздернул плечо вперед, к голове, и наконец освободился от хватки Бортана.

В этот момент Хасан уже встал рядом со мной, размахивая еще одним горящим суком.

Вепрь бросился на нас.

Откуда-то сбоку Джордж разрядил в него пистолет. Хасан швырнул факел.